АРмИЯ
Лекция из серии “Жизнь замечательных металлистов”

1. Кто такой Петрович?

Эпиграф:

“Я не знаю лучше средства,
Как себе испортить детство:
Приходите в музыкалку,
Там для вас отыщут палку…”

(с) Ноктикула в третьем классе
музыкальной школы

Вы обучались когда-нибудь музыке? Нет? Или да? Кто там сказал “не помню”? Ну, так я сейчас напомню.
Владимир Петрович Холстинин поступил в музыкальную школу в возрасте семи лет (самый возраст, кстати) по классу гитары. С тех пор и началась его карьера гитариста.
Но по порядку, начнём с того, кто такой Владимир Петрович Холстинин.
Вовочка Холстинин еще в раннем детстве испытывал интерес ко всем музыкальным инструментам, особенно к струнным. Более того, он постоянно находился в поиске и изобретал новые струнные инструменты: он дёргал все более-менее натянутые верёвочки, канаты, нитки. В особенности он любил играть на сильно натянутых нервах своих родителей, извлекая из последних жуткие высокочастотные колебания. Родители называли это “заколебал”. А однажды к родителям Вовочки пришла в гости большая тётя в длинной шерстяной юбке. Маленький Вовочка, оставшийся без присмотра, случайно обнаружил нитку, торчащую из тётиного подола. Пристроившись под столом, он деловито взялся нитку тащить, пытаясь натянуть и сыграть на ней соло из песни “В траве сидел кузнечик”. Шерстяное полотно почему-то странно стало уменьшаться. Кончилась забава тем, что маме Вовочки пришлось одолжить несчастной тётке свою юбку – не идти же ей домой в шёлковых кружевных панталонах, право! После этого случая родители поняли: не отдадим в музыкальную школу – придётся сдать в зоопарк.
И ему купили гитару. Кто там подсказывает “Фендер”? Я те дам Фендер. Самую обычную малогабаритную шестиструнку ленинградского производства.
За первую же неделю у Вовочки от игры так распухли подушки пальцев, что он прямо заявил родителям: как хотите, я не буду на этом играть! Родители испугались, что он опять начнёт распускать чужие юбки по ниткам и решили на своём настоять. Сквозь слёзы и мысленные проклятия (а у кого этого не было? Я только это и помню!), Вовочка с утра до ночи твердил бессмертные восьмитактовые шедевры из “Хрестоматии юного гитариста”. Исписывал горы нотных тетрадей музыкальными диктантами (чур меня!!!) и пилил гаммы (изыди, нечистый!). В те времена появились многие темы для позднее написанных песен… Например, песня “Уходи и не возвращайся” была посвящена учительнице сольфеджио. Песня “Дезертир” была связана с ловкими побегами с уроков,  “Мания Величия” – очередная успешная сдача экзамена.

2. Психи и поэтесса

Эпиграф:

Сказал себе я: брось писать! Но руки сами просятся...
Ах, мама моя родная, друзья мои любимые!
Лежу в палате - косятся, не сплю, боюсь - набросятся,
Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.

(с) Владимир Высоцкий

Между тем счастливое детство кончилось. Наступила суровая юность.
Как известно, будучи еще подростком, Холст увлекался философией, читал Ницше, уважал старика Канта и не слишком уважал дядю Фрейда. Штудировал тома по практической медицине и психиатрии, причём – с очень определённой целью: Холст не хотел служить в армии. Выход был один – ОТКОСИТЬ. Поэтому и забивал Петрович свою буйную голову всякой философско-ненормативной фигнёй, надеясь, что либо он всё это запомнит и хорошо сымитирует тихопомешанного, либо сбрендит по-настоящему. Но второго, к сожалению, так и не случилось. И Холст, напевая про себя русскую народную песню “Я пойду, пойду косить”, пошёл в военкомат строить из себя конченного идиота.
В военкомате наш Петрович три часа сряду упрямо рассказывал о видениях, голосах и призраках, якобы являющихся ему то тут, то там. Но серьёзные дяди в погонах были еще упрямее и ласковыми голосами утверждали, что армия лечит от всего. Холст упирался и только интенсивнее продолжал впаривать о видениях и прочей чепухе. На исходе шестого часа втирания очков он окончательно охрип, а серьёзные дяди в погонах пошли курить, предусмотрительно затолкав свою жертву в маленький душный закуток, где уже обитали двое таких же как Холст призывников. Как заметил внимательный глаз Петровича, призывники были явно из того же теста, что и он. Во-первых, оба были хайрастыми, а во-вторых оба старательно строили из себя завзятых психов. Первый, темноволосый, представился профессором-западником Грановским (если помните, был такой учёный муж в далёком 19 веке), а второй, русый, назвался Шаляпиным Фёдором Ивановичем младшим. Холст, конечно, для приличия рассказал о своих “видениях”, а потом и о нежелании служить Родине. Профессор-западник развёл длинную раскатистую речь о том, что у России нет своего пути развития – ей надо копировать Запад. То есть, сделать армию заведением добровольным. Третий сразу заявил, что не намеревается покидать оперу и вообще собирается уезжать в итальянскую Ла Скалу по обмену. Затем все трое перевели дух и сознались друг другу, что совершенно здоровы, но служить от этого сильнее не хочется. И тогда у наших “косарей” родилась совершенно немыслимая идея – имитировать психов втроём. Оказалось, что Профессор Грановский владел бас-гитарой, Холст владел соло, Шаляпин-младший очень недурственно пел. Решено было спеть пару таких “ненормальных” песен, чтобы уж наверняка комиссовали.
Но возник вопрос – а кто напишет текст?! “Психи” приуныли…
Внезапно дверь распахнулась и на пороге появилась Она. Как сама Судьба. Как Провидение. Молодая и прекрасная. В длинном серебристом плаще, с переливающейся диадемой в волосах и магическим посохом.
Это была уборщица военкомата. Она была затянута в приталенную серо-серебристую робу,  на голове красовалась повязка того же цвета, а в руке покоилась швабра. У неё было партзадание – промыть клетушку. И вот уж она уверенно завалила и скомандовала:
- Ать-два-ноги-кверху!
“Психи” послушно подтянули ноги.
- Косим? – поинтересовалась она.
- Косим, - хором подтвердили психи.
- И много накосили?
Психи махнули рукой.
- А что мешает-то?
Психи выложили всё, как есть. Косы-то – тупые! В смысле, головы. И тогда уборщица предложила свою помощь по написанию текстов. Она давно практиковала небольшие стихотворные вещички. Вот они и пригодились… Звали её, кстати, музу эту со шваброй, Маргаритой.
Когда дядьки в погонах вернулись из курилки, их ждал небольшой приятный сюрприз. “Косари” оказались упорными и на одних рассказах не остановились. Теперь серьёзных дядек с толстыми лычками на плечах ждала самая настоящая песня. Чем-то по мелодии эта песня отдалённо напоминала ныне существующих “Бесов”. А называлась она “Деды”.

Дай мне сойти с ума –

Дураков не берут служить!

Армия – как тюрьма,

Я хочу на свободе жить!

Там духотой гнетёт

От портянок и от носков,
Катится жгучий пот
От нехилых под зад пинков!

 

Припев:

Деды, деды всё злей и злей,

Деды, деды в казарме моей!

 

Деды к себе зовут,

Заставляют стирать носки,

Вякнешь – так сразу бьют

Прямо в рожу их кулаки!

Щёткой зубной сортир

Нужно выдраить в пух и прах!

Сотню заштопать дыр

На вонючих чужих портках!

 

Припев.

 

Армия, я не твой –

Не могу я тебя любить!

Вряд ли я – рядовой,

А полковником мне не быть!

Дай мне сойти с ума –

Дураков не берут служить!
Армия – как тюрьма,

Я хочу на свободе жить!

 

Припев.

 

Дядьки в погонах так и просияли. Самый главный из них отдал “косарям” честь, обернулся на коллег и скомандовал, да так, что Петровичу со товарищи заложило уши:

- Зачислить в военный оркестр!!!

Холстинин мысленно пропел своим длинным волосам похоронный марш.

 

3. АРмИЯ

Попав в армию, Холст и компания так и угодили в самую гущу. Это вообще арийская особенность: если уж влипнуть – так уж по уши, чтобы мало не показалось. Так и вышло. В смысле, еще хуже вышло, чем предполагалось. Представьте себе Валерия Кипелова, обритого налысо. Ой! Да принесите же кто-нибудь воды этой слабонервной даме из третьего ряда! И нашатыря вот тому трепетному парнишке на галёрке. И мне валерьяночки, пожалуйста, два бочонка…
Обрили, короче, наших “косарей” под ноль, срубили нашу ёлочку под самый корешок.
Едва новобранцы перешагнули порог казармы, они увидели редкую картину. В казарме сидели “деды”. “Духам” они обрадовались.
- Новые прачки прибыли! – возвестил один из них, не торопясь стягивая с ноги вонючие портянки.
Будущая Ария присвистнула. Музыкальные пальцы Холста дрогнули – стирать чужие портянки им не хотелось. А вот набить кому-нибудь наглое хайло было бы очень кстати.
- За металл! – тихо скомандовал Холст своим коллегам. Арийцы выстроились в рядок и зарычали.
- За портянки! – провозгласил старший сержант Стрелкин.
И пошли они стенка на стенку. Только вот если стенку “дедов” можно назвать частоколом, то стенку арийцев – старым дырявым плетнём, ибо их-то было всего трое, а вот “дедов” – раза в три побольше. В ходе драки “духам” так славно перепало по всем частям тела, что с портянками пришлось смириться.
И потянулись серые дни. Шаляпин, например, с первого же дня выявил у себя крайнюю неприязнь к отжиманию. Профессор Грановский возненавидел бег трусцой, Холст же невзлюбил подтягивание и старшину… По идеологическим соображениям. Ибо два ценителя философии в одной казарме – это, я вам доложу, не хухры-мухры!
Представьте картину с утра пораньше: полоса препятствий, турник. На турнике надрывается Холст, рядом отжимается Шаляпин (крики из зала: “Бритый?!!!” Успокойтесь, господа, отрастёт еще, никуда валеркина ботва от вас не денется). Мимо них по стадиону бегает Профессор Грановский, как Земля по орбите вокруг Солнца. Всякий раз, равняясь с ними, он подключается к разговору, правда, и отключается так же быстро. А вот сидит, собственно, и сам виновник торжества – “дед” Стрелкин, пресловутый старшина. Стрелкин курит и пускает клубы дума поочерёдно в сторону Холста и Кипелыча.
- Основа армии – деды, - возвещает задумчиво Стрелкин, смакуя сигарету. – Если не будет дедов, то не будет порядка. А не будет порядка – не будет армии…
- Армия будет! – уверенно хрипит Холст. – А вот идиотов в погонах поубавится!
- Не, дух, ты гонишь! Не будет армии без дедов!
- Будет!
- Не-а! Не будет!
- *двадцатое подтягивание, надрывный стон* Ещё как… будет!…
- Еще раз десять подтянись – вот тогда посмотрим, будет или не будет.
Шаляпин начинает роптать:
- Да согласись ты с ним! Не будет армии – будет свобода…
- Во, правильно дух говорит, - забывается “дед”, но тут же судорожно опоминается, вскакивает и орёт на Валеру:
- Еще тридцать отжиманий!
- Всё равно будет, - упорствует Холст. Упрямый “дух”.
- А вот сейчас у Профессора спросим, - загадывает Кипелыч, отжимаясь. – Вон он бежит. Подбавь ему круга четыре. Если согласится – значит, не будет армии без дедов. Если матом обложит – не пропадёт родная оборона и без вас, обезьяны в погонах!
“Дед” вежливо не замечает последних слов Шаляпина, предлагая тому отжаться еще пару десятков раз.
Подбегает Грановский.
- Эй, Профессор! Подь суды! – орёт Стрелкин. Профессор послушно трусит к нему, абсолютно молча, останавливается и продолжает бег на месте. – Профессор! Не устал? *Профессор молчит* Перекурить не хочешь? *Грановский нем, как рыба* А давай-ка еще четыре круга, а?
Грановский молча поворачивает и убегает.
- Во, не обложил! Значит, не будет армии без дедов!!! – многозначительно вещает Стрелкин, с удовольствием затягиваясь сигаретой.
Бедняги продолжают надрываться, Стрелкин торжествует, курит и чешет пятки. Внезапно на поле появляется Профессор Грановский. Молча. Он несёт плакат, намалёванный на большом куске картона и прибитый гвоздями к швабре.
По мере приближения Профессора Стрелкин начинает медленно оседать, а сигарета выпадает у него из открытого хлебала. На плакате выведено слоновьими алыми буквами: “ПОШЁЛ НА Х..Й!!!” Стрелкин делает шестнадцатиугольные глаза, а сигарета окончательно вываливается у него изо рта. На неё тут же как бы невзначай наступает Холст, уже давно свалившийся с турника. После чего он поднимает с песка Шаляпина, к ним присоединяется Профессор, и вся троица не спеша валит с тренировочного поля по направлению к столовке. На полпути за их спиной раздаётся недовольно-изумлённый хрип офигевшего Стрелкина, на что будущие арийцы дружно поворачиваются, делают мутные глаза и зычно, на весь полигон, хором провозглашают:
- ПОШЁЛ НА Х..Й!!!
…Стрелкина из списка вражин можно было вычеркнуть. Его, почётного деда всей воинской части, никто никогда не посылал на три буквы, да еще и два раза кряду. От горя он потерял аппетит, стал дистрофиком и попал в санчасть. Надолго. Любимым его занятием сделалось сидение на подоконнике палаты (разумеется, его привязывали ниточкой к ножке койки, чтобы сквозняком не унесло) и смотрение в окно. Со скуки и тоски он часами ел глазами проходивших, и то продолжалось это недолго. Как-то раз мимо его окна проходил пресловутый ”дух” Холстинин, по старой памяти дружелюбно пославший его на х..й еще раз. Третье посылание стало для старшины последним. Помолимся же, братья и сёстры. (Эй, кто там раскатал молитвенный коврик на заднем ряду?! Немедленно закатайте! И губы, пожалуйста, тоже. Продолжаем лекцию).
Но злоключения будущих арийцев на этом не закончились. За Стрелкина собиралась отомстить дружная “дедовская” семья.
Столовая. Представьте себе картину маслом. По Холсту. В смысле, оборзевшие “деды” используют несчастного вместо полотенца и вытирают об него грязные руки. Рядом покорно сидит Шаляпин – ему за шиворот деловито пихают рыбьи кости. Профессору Грановскому  давно забили все карманы объедками и уже собираются отправить на помойку. Ужасная картина – арийская печаль, обглоданные кости и ухмыляющиеся деды. И это еще что! А как уж исхудали арийцы за это время – “деДвора” постоянно конфискует их порции в пользу государства! Вот и сейчас Холст, Кип и Алик мрачно сидят, вперив ясные арийские очи в стол: их старшие товарищи отобрали у них суп и теперь лопают с большим аппетитом. Впрочем, если вы думаете, что арийцы смирились со своей диетой, то делаете вы это абсолютно зря. Не та порода эта “Ария”, чтобы так просто свой суп басурманам отдавать! Внезапно Холст слегка зеленеет, кривит рот, делает совсем удручённый вид, подрывается с места и убегает в сторону сортиров, очевидно, по причине несварения желудка. Чуть погодя он возвращается, всё с той же постной миной, из-под которой подозрительно пробивается хитрая ухмылка.
Проходит пять минут, деды жрут арийскую еду и похваливают. В общем, лютый сброд закатил пир горой, и теперь ожидают только воина, который крикнет им коронный “Стой!”. И воин не замедляет появиться. Вдруг дверь столовой буквально срывается с петель и в проходе появляется Он. Как сама Судьба, как Провидение. Он одет в сверкающие латы, на голове – шлем, а в руках – боевой топор и щит с позолотой…
Это повар. В белом халате, в сбившемся на бок колпаке, с половником в одной руке и с крышкой от кастрюли в другой. Он орёт:
- КТО МОЧИЛСЯ В СУП?!!!
Деды как один бледнеют, зеленеют, а затем дружным строем убегают в сортир с типичным бешенством рвотной железы, неосмотрительно оставляя всю еду на местах.
Кип, Холст и Грановский без лишних церемоний набрасываются на заслуженную снедь и с лихвой возмещают неудобства вынужденного поста. Следует также отметить, что с ними за компанию здорово набивает желудок и повар. Повара, кстати, зовут Саша Елин, он тут подрабатывает. А в суп, собственно говоря, никто и не мочился – Петрович повара просто подговорил, обещая разделить вырученную пищу по-братски. Надеюсь, можно и не говорить о том, что после этого случая деды на суп еще месяца четыре спокойно смотреть не могли.
В общем, троица Кипелов-Холстинин-Грановский так прославилась на всю часть, что деды их стали стороной обходить. Да плюс еще появился Елин, который умел стряпать не только супы, но и довольно приличные стихотворные тексты.
Более того, наших духов объединял еще и музыкальный талант: не даром же Шаляпин-младший так рвался в Ла Скалу, Профессор мастерски нарезал на басу, а Холсту по ночам снились электрогитары! Так родилась группа… Кто там на заднем ряду орёт “АРИЯ”? Я те дам Ария. И вовсе не Ария – с чего бы ей вообще так называться? Эта группа называлась “АРМИЯ”! Что? Вы спрашиваете, как же тогда получилась “Ария”?
А вот как получилась.
Благоденствовали наши “духи” не долго. Вскоре случилось страшное – Профессора перевели в другую часть. То есть, “АРМИЯ” лишилась басиста начисто – не Шаляпин же на басу будет наяривать, так? Более того, Грановский, уходя, в знак вечной дружбы, пообещал на новом месте также держать “дедов” в страхе и защищать арийскую честь, для чего и создать еще одну группу. Свою группу он порешил назвать “Мастер”, а посему из названия “АРМИЯ” он выудил буковку “М” и забрал с собой… Так и получилась “АРИЯ”.
Но металл-группа без басиста – это, согласитесь, глупость. Разве не так? После ухода Профессора Грановского “АРИЯ” осиротела, но не надолго…
Как-то раз Холст и Кипелыч, злобно посматривая на разбегающихся от них во все стороны “дедов”, шли по армейским коридорам и вдруг услышали за углом разговор… Хриплые, прокуренные голоса, явно принадлежащие дедам, “ласково” уговаривали какого-то “духа” не упрямиться и постирать их портянки. В противном случае “деды” обещали разобраться с беднягой вручную. Впрочем, “дух” тоже оказался не из робких и портянки стирать смело отказывался. Ко всему прочему в его речи часто проскальзывало выражение “во имя Великого Харриса!”, что наших героев очень насторожило…
А “деды” тем временем окружили его и запели… Мелодия их песни чем-то очень отдалённо напоминала ныне существующую композицию “Жизнь задаром”, но, судя по содержанию, она вполне могла называться “Жизнь за Дуба”. Итак, “деды” грозно начали:

Ты нам сказал, что тебя называют Дубом, Дубом,
Думаешь – сильный и можешь быть с нами грубым, грубым…

Несколько веских пинков – так мы колбасим щенков!

Пара хороших тычков под ребро и в зубы, в зубы!!!

 

Тот, кого называли Дубом, запел в ответ (стоит заметить, что он имел о-о-очень не дурной голосок!):

 

Я вам сказал, что меня называют Дубом, Дубом,

Это всё так, но не повод, чтоб стать беззубым, беззубым:

Я никогда не стирал – я на басухе играл…

Вот вам совет: закатайте свои губы, губы!

“Дедам” такой ответ ну никак не приглянулся, и они, закатав рукава, начали производить над несчастным “духом” воспитательные меры в виде тычков, затрещин и оплеух. Дуб в отчаянии воззвал на помощь припевом:

 

Дверь заслонили деды…
Как мне уйти от беды?!

 

В это время Холст и Кипелыч уже окончательно поняли, что оставлять такого человечка на произвол “дедов” нельзя, тем более, что он сам заявил: “Я никогда не стирал – я на басухе играл”. Арийцы мудро решили, что если без прачки “деды” с трудом, но проживут, то “Ария”, лишённая баса, без труда, да пропадёт. Они вышли из укрытия, встали в боевую позу и запели всё на тот же мотив:

 

Он же сказал, что его называют Дубом, Дубом!
Сколько вам раз повторять, глухим душегубам, губам,

Встанем за Дуба горой – будет нам новый герой,
Будет басистом и целыми будут зубы, зубы!

 

Стоит заметить, что им активно подпевал повар Елин, на ходу сочиняя слова ко всему этому безобразию...

А арийцы, не раздумывая, набросились на “дедов” и… па-а-ашли клочки по закоулочкам! Дуб сообразил, что эти ребятки – что надо, и с криком “Во имя Великого Харриса!” кинулся вместе с ними мстить угнетателям по полной программе…

 

…Через четверть часа пол помещения был густо усеян совершенно никакими “дедами”, выдохшимися арийцами, спасённым Дубом и отчаянно икавшим от смеха поваром Елиным. Несмотря на это, наши герои всё еще умудрялись петь на тот же манер:

 

Всюду валялись деды…

Кто их вообще звал сюды?

 

Мы отколбасили злобных дедов в мясо, в мясо…

Дуба спасли и себе мы нашли баса, баса,

Группа почти что полна, будет известной она,

Ждать нам осталось недолго счастливого часа, часа…

 

Так оно и вышло. Результатом этого происшествия стало то, что “деды” той военной части “духов” оставили в покое окончательно, а “Ария” наконец-то нашла басиста. Потом она вышла на гражданку и… А это, ребятки, уже са-а-авсем другая история!…

--------------------------------------------------------------------------------

На главную
Сказки